Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Страница 76

Женю Рогозина назначили командиром танкового взвода, я остался командиром танка. Такая несправедливость неприятно задела. Я давно окончил училище, имел боевой опыт, а со мной обошлись, как с зеленым новичком. Как я понял, не забылось мое штрафное прошлое и, отчасти, статус «окруженца». Замполит батальона, спокойный капитан с орденом, уделил мне целых полчаса. Расспрашивал, как я попал в августе сорок второго года в штрафники.

– Значит, бросил боевую машину?

– Бросил, – подтвердил я. – Правда, будучи контуженным, а танк был с оторванной гусеницей, и башня не поворачивалась.

– Но орудие действовало?

– Так точно. Действовало.

– И снаряды имелись?

– Так точно. Но я их половину расстрелял, пока подбитый стоял.

– Ну вот. Ты свою вину кровью искупил, однако по воюешь пока на прежней должности. Посмотрим на тебя.

Мне достался танк нового образца, с граненой башней, утолщенной броней и двумя верхними люками. Отдельный люк для командира, вместе с командирской башенкой, и отдельный – для заряжающего. С прежним тяжеленным люком на полбашни, который и здоровый человек с усилием открывал, мы натерпелись неудобств. И раненые сгорали, не в силах открыть неподъемный да еще заклинившийся от удара люк. И при срочной эвакуации, когда загорался танк, в верхний люк лезли сразу двое – командир танка и заряжающий, а иногда и стрелок-радист.

Танк недавно сошел с конвейера Челябинского завода и сразу мне понравился. Сопровождал его механик-водитель Николай Ламков, старший сержант, мой ровесник. Участвовал в летних боях на Северском Донце, горел, лечился в госпитале и вот уже месяца два занимался перегоном танков.

– Кончилась лафа, – грустно сказал он. – Отдохнул, повеселился, теперь снова воевать.

Мне Николай пришелся по душе. Машину содержал в порядке, разговаривал просто, без всяких закидонов, которые нередко бросает экипаж своему командиру. Заряжающим был рядовой Леонид Кибалка, восемнадцатилетний парень из-под Куйбышева, недавно окончивший трехмесячные курсы. Леня был тщедушный на вид, худой, но с крепкими узловатыми плечами. Окончил он пять классов, работал лет с четырнадцати в колхозе и ни разу до войны не бывал дальше райцентра.

Стрелок-радист, Гаврин Борис, учился в техникуме, но был направлен на курсы радистов после первого курса. В боях он тоже не участвовал. Впрочем, роль стрелка-радиста весной сорок третьего была непонятной. Рация на нашем танке отсутствовала. Обязанности радиста сводились к стрельбе из курсового пулемета, крайне неудобного для точной стрельбы из-за небольшой амбразуры, из которой на ходу, при качке, трудно было целиться.

Как поведут себя мои подчиненные в бою, я пока не знал. Успокаивало то, что имеет опыт механик-водитель, ну а заряжающий… я поговорил с ним и убедился, что Леонид Кибалка неплохо разбирается в снарядах, быстро переставляет взрыватель на фугасное или осколочное действие и умеет наводить орудие. Но особенно мне понравилось его острое зрение. Он различал любые мелкие предметы на большом расстоянии.

– Леня, если жить хочешь, верти головой на сто во семьдесят градусов, – наставлял я его. – А когда бой на чался, ни о чем не думай, только правильный снаряд по давай.

Я почему-то сразу понял, что Борис Гаврин побаивается танка. Броня давит без привычки на любого новичка, особенно если ты сидишь впереди, и, кажется, все снаряды полетят именно в лобовую броню, то есть в тебя. Я провел небольшую беседу о достоинствах Т-34. Признался, что в сорок первом мы на своих легких «бэтэшках» и Т-26 хвостом тащились за «тридцатьчетверками», надеясь на их мощную броню.

Наш экипаж числился во втором взводе первой роты первого батальона. В суматохе первых дней я толком комбата и не видел. Взводным был лейтенант Удалов, как я понял, воевавший недавно, но уже награжденный орденом Красной Звезды. Со мной и командиром второго танка он познакомился, в общем, доброжелательно, расспросил, кто, где воевал. Но сразу дал понять, что за бутылкой знакомиться не собирается, хочет глянуть на нас в деле. По крайней мере, на марше. Вслух это сказано не было, но я почувствовал в разговоре.

– Танки привести в полный порядок. Проверить знание своих обязанностей каждого члена экипажа, моральное состояние. Пока есть возможность, устранить все мелкие неполадки. Прогнать двигатели на холостом ходу, проверить трубки и соединения. Если на марше через час полетит трак или потечет масло, пеняйте на себя. Сегодня и завтра вполне достаточно, чтобы довести технику до ума. А у вас, Волков, вообще новая машина. Должна летать, как ласточка. Опыта у вас тоже хватает, так что скидок не ждите.

– Благодарю за доверие, товарищ лейтенант, – поднялся я, едва не касаясь головой низкого потолка землянки.

Ответ прозвучал двусмысленно. Удалов пожевал губами, наверное, у него была такая привычка, и продолжил инструктаж, оставив мою благодарность без всякой реакции. Когда выходили из землянки, остановились перекурить с младшим лейтенантом, командиром второго экипажа. Ему было лет двадцать пять. Курчавый, смуглый, он напоминал то ли грека, то ли хохла.

– Анастас Георгиевич Скариди, – представился младший лейтенант, когда закурили «Беломор», купленный в военторге. – Строгий у нас командир, все по уставу. Сколько немецких танков на счету?

– Два, – коротко ответил я.

– Молодец. Ты бы еще к этой паре двух медсестер в госпитале прибавил. Совсем орел был бы. Веселый ты парень. Вот только не знаю, наваляешь в штаны в первом бою или нет.

Я повернулся, чтобы уйти, но кучерявый лейтенант с греческой фамилией перехватил меня за плечо: