Танкист-штрафник. Вся трилогия одним томом - Страница 29

Отпустил я того танкиста не из-за страха. Просто я его не принял всерьез. Уйдет – не уйдет… какой-то непонятный разговор. Но позже, набравшись опыта, я не сомневался, что если бы поднял шум, матерый мужик, знающий цену жизни и собиравшийся, несмотря ни на что, выжить в этой мясорубке, просто прихлопнул бы меня прикладом.

А мы через пару часов двинулись дальше, совершив обычный скорбный обряд – похоронив умерших за ночь раненых. О красноармейцах, покинувших в эту ночь полк (или батальон), никто ничего не говорил. Командиры предпочли не предавать огласке факты дезертирства. Их было слишком много.

Запомнилось в то утро еще одно небольшое событие. Не склонный к речам и призывам капитан Безуглов приказал построить полк и, держа в руке журнал боевых действий, поблагодарил личный состав за проявленное мужество.

– Мы не просто отступаем. Мы ведем постоянные бои с фашистами.

Капитан привел несколько цифр. Не брехливых, как в сводках Информбюро, а вполне реальных. Кого обманывать? Командиров и бойцов, которые воевали и видели все своими глазами? Только с тридцатого сентября силами полка и отдельного танкового батальона было уничтожено свыше 300 немцев и подбито 20 с чем-то танков. Были и другие цифры. О количестве уничтоженных грузовиков, пушек, минометов. Оказывается, мы умеем воевать! И хотя по сравнению с нашими огромными потерями (о них не говорилось) цифры были гораздо меньше, я подумал, что пару фрицевских батальонов мы расшлепали.

В том, что мы вскоре снова наткнулись на немцев, не было ничего удивительного. Полк находился в огромной полосе мощных ударов, которые немцы наносили начиная с 30 сентября, пробивая дорогу к Москве. Уже с утра стало ясно, что мы не сумеем пройти незамеченными.

Для прорыва у нас просто не хватало сил, а леса центральной полосы России – это не Сибирь. Несколько сот человек, повозки с ранеными, техника растянулись в длинную колонну. Но и дробить, а практически рассеивать полк на мелкие группы Безуглов не стал. Сейчас мы были боевой единицей с танками, пушками, штабом. Разбей эту единицу на десяток мелких групп, и полк с его знаменем, номером исчезнет, как будто его и не было. Такого ни Безуглову, ни другим командирам не простят. Да и куда девать раненых? Их слишком много. Они были тяжелым грузом, но оставить их никто и не помышлял. Хотя шли разговоры, что часть тяжелораненых придется разместить по селам у надежных людей.

Но для этого нужно было время, чтобы найти глухие деревеньки и надежных людей, а такой возможности мы не имели. Нас не выпускали из поля зрения самолеты. Вначале заметила колонну пара «мессершмиттов». Они возвращались с задания. Наверное, только этим можно было объяснить, что, сделав один-другой заход, «мессеры» ограничились несколькими пулеметными очередями. Зато наверняка сообщили по рации своим. У нас не было даже времени похоронить двух убитых ими бойцов. Раненых быстро перевязали пожилой старшина-фельдшер и санитарка. С помощью бойцов погрузили в повозки на место умерших тяжелораненых в предыдущих боях.

– Без медикаментов будут умирать один за другим, – пробурчал старшина, отходя от повозок. – Спирт весь вылакали, обеззараживать мочой скоро придется.

– Ты же его сам хлебал, – поддела своего начальника шустрая санитарка.

– Мне положено. Без спирта на этих бедолаг глядя, через день свихнешься.

Сказано было с такой важностью, что стоявшие вокруг бойцы рассмеялись. Потом нас догнал легкий самолет-наблюдатель с большой застекленной кабиной и принялся кружить над колонной. Единственный пулемет находился у него только в задней части кабины, и стрелять по земным целям было несподручно. Немцев это, видимо, злило, и пилот решил доказать свою лихость. Он спикировал, а на выходе из пике стрелок выпустил по нам не меньше сотни пуль. Скорость у этого недомерка была и так небольшая, а из пике он выбирался едва не пешком. Без всякой команды по нему ударили из пулемета и нескольких винтовок. Полетели мелкие ошметки, и самолет как пришпоренный унесся, едва не касаясь брюхом вершин высоких сосен.

Это ненадолго подняло настроение, а потом с холма ударила пушка. Места для засады, которые немцы оставляли в своем тылу для уничтожения пробивающихся из окружения советских частей, выбирали грамотно. Проселок, по которому двигалась колонна, был окаймлен редким березняком и просматривался хорошо. Третий или четвертый снаряды рванули прямо на дороге. Кто-то закричал. Люди заметались. Определив цель, ударила одновременно артиллерийская батарея – три пушки среднего калибра.

Снаряд взорвался возле повозки с ранеными. Ошалевшая от грохота лошадь волокла остатки разбитой повозки, с которой сыпались беспомощные люди. Мы развернули танки и тоже открыли огонь. Но расстояние для наших пушек было слишком велико – немецкие «семидесятипятки» били с расстояния километра. Безуглов вскочил на наш танк, подтянул за ворот Князькова.

– Егор, вперед! Раздави б…й! Намотай их на гусеницы.

Взрыв ударил недалеко от танка. Бежавшего бойца подкинуло и отшвырнуло в кусты. По броне забарабанили комья земли. Безуглов присел возле башни.

– Колонну останавливать нельзя. Вот-вот «юнкерсы» налетят. Возьмешь на броню десятка два бойцов с «Дегтяревыми» и уничтожь там все живое. Быстрее!

На три оставшихся от батальона танка посадили десант. Наших безлошадных танкистов, по-прежнему державшихся вместе, и пехоту во главе с младшим лейтенантом. Мы на полной скорости погнали через поле. Вскоре увидели три короткоствольные пушки в окопах, посылающие осколочные снаряды по колонне. Когда увидели наши танки, стали спешно разворачиваться. Открыли огонь два пулемета.